1986 год. На первомайские праздники всей семьей выехали в Хойникский район, в гости к маминым родителям. А для меня это было обычное возвращение домой, в деревню, где я росла с рождения и проводила все летние каникулы.
Чудная погода была в те дни, солнечная, по-летнему теплая. Даже майский дождик, поморосивший несколько минут, только порадовал нас, детвору. Беззаботные и босые, неуловимые и непоседливые мы носились по ароматному лугу, устеленному ярко-желтым ковром из цветов одуванчика. Одуванчики – вообще любимые цветы детства. Из них такие замечательные получаются веночки. А противные пятна на руках и на одежде от стеблей – просто мелочь какая-то. Ну, пятна и пятна, не сплетешь венок из одуванчиков, не испачкавшись в их молочко.
Это были последние дни детства… Потом, когда мир вздрогнул от шокирующей новости о Чернобыле, жизнь стала иной. Мы как-то сразу повзрослели. В воздухе, в окружающем пространстве повисло ощущение тяжелой тревоги, неосязаемой опасности. Слова, фразы, интонации… Смысла всего не понимаешь, но сердцем чувствуешь: случилось страшное.
Переселенцы. Для многих людей смена места жительства стала испытанием, соизмеримым с потерей самого дорогого – родных корней. Их, как созревшие семена одуванчиков, порывом ветра подхватило и унесло подальше, бросило через десятки-сотни километров, чтобы жизнь продолжалась на чистой почве.
Чернобыльская катастрофа, как та лакмусовая бумажка, проявила внутреннюю сущность каждого человека. Одни искали блага, пользуясь ситуацией. Другие жертвовали собой, потому что не могли иначе. В их числе был мой любимый дед. Пройдя войну, вернулся с фронта с тяжелыми ранениями. Осколки, оставшиеся в теле, были для него как приговор. Врачи объявили пожизненную инвалидность, а это значит, невозможность работать, чувствовать себя востребованным и живым. Я не инвалид! Сказал, как отрезал, мой дед. И всю жизнь работал в совхозе, без устали крутил баранку грузового автомобиля, не взяв ни одного дня отпуска.
Разве мог такой человек струсить, испугаться радиации, которой не видно, не слышно? Нет. Он, будучи в возрасте 69 лет, работал по-прежнему на грузовике, отвозил доярок на работу в тридцатикилометровую зону.
Коварная лучевая болезнь поразила его организм быстро и не оставила ни сотой доли шанса на жизнь. Диагноз врачи Гомельского госпиталя скрывали, а дед знал, что дни его сочтены. На выходные его привозили домой. Он шел в свой яблоневый сад, обнимал деревья и рыдал навзрыд… Нет, его слезы не были жалостью к себе. Он просто был очень жизнелюбивым человеком. И я уверена, если бы мой любимый дед оказался снова перед выбором, он все равно поступил бы как настоящий мужчина, как защитник, как герой.
Чернобыль рассматривают как масштабную трагедию в плане квадратных километров, а по сути – это большая, безграничная боль в масштабах судьбы каждого человека в отдельности.
Ирина БОГДАНОВА
